Лягушка в молоке [СИ] - Анастасия Анфимова

Возможно она уже научилась владеть своими чувствами, чтобы не показывать обиды, или собеседница просто не обращала внимания на её состояние? В любом случае, расстались они с какой-то «дежурной душевностью». Хотя, возможно, Фрее это только показалось?

Весь остаток дня она холила и лелеяла свою обиду, с болезненным удовольствием поливая её ядовитый цветок самыми неприятными и злыми воспоминаниями.

Отшельник, видимо, уже привыкший к резким сменам настроения, не сделал даже попытки утешить ученицу, или хотя бы выяснить, что с ней происходит? Не удивительно, что девушка легла спать в прескверном настроении. Да и сон не порадовал, с беспощадной жестокостью сорвав последние заскорузлые повязки с ран памяти.

— Тот, что справа? — переспросил пожилой следователь с устало равнодушным лицом. — Крайний?

— Да!

— Вы уверены? Посмотрите внимательно?

— Да! — она так вцепилась в подлокотники кресла, что костяшки побелели.

— Путаешь ты, убогая, — усмехнулся круглолицый пацан лет двадцати. Один из тех, кто стоял у оклеенной обоями стены. — Не знаю я тебя.

— Зато я тебя хорошо помню! — голос девушки задрожал, а глаза заблестели от слёз.

— Уводи, — махнул рукой следователь. — Только истерики нам здесь не хватает!

Затем обратился к двум женщинам, жадными глазами наблюдавшими за происходящим:

— Понятые, все видели?

Соседки закивали, ужасно довольные тем, что теперь будет о чём поговорить.

— Не было меня там! — уже в дверях крикнул пацан. — Чужого на себя не возьму!

— Пшёл! — квадратный полицейский могучей дланью вытолкал его в коридор.

Быстро вошла мама, довольная ещё и тем, что опознание проводили в квартире, и дочери не пришлось тащиться в полицию.

— Вот здесь, — следователь подал девушке протокол. — С моих слов записано верно, и подпись.

Почти не читая, поставив закорючку, та с тревогой попыталась поймать взгляд мужчины в дорогом, но изрядно потёртом костюме.

— Но там ещё трое было!

— Теперь этот подонок всё расскажет! — с мстительной радостью мать гордо скрестила на груди руки. — Если один сидеть не захочет!

— Ведь так? — спросила она следователя.

— Не знаю, — пожал плечами тот, убирая протокол в папку. — Твой приятель его не узнал.

— Что?! — дёрнувшись в кресле, встрепенулась девушка.

— Не узнал, говорю, — буркнул мужчина, поднимая с кресла плащ.

— Но это точно он! — мир в который раз рушился, погребая её под обломками человеческой подлости.

Мама, не веря в реальность происходящего, невольно заступила дорогу следователю.

— Как же так? Виктория…

— У Грачёва алиби, — раздражённо оборвал её тот, добавив со скрытой угрозой. — Отойдите! Пожалуйста. Мне надо работать.

— Я этого так не оставлю! — привалившись спиной к стене, крикнула женщина. — Я… Я к прокурору пойду!

— Ваше право, — отозвался из коридора равнодушный голос следователя. — Хоть в ООН!

— В суд! — пробормотала Валентина Андреевна, без сил опускаясь на стул.

Потом они долго плакали. Соседки, перешёптываясь, покинули наполненную болью квартиру.

Подумав, мать решила не бегать по инстанциям, а по совету коллег нанять адвоката. Правда, для этого ей пришлось вначале занять у них денег. Молодая, но ужасно напористая и деловая девица, успокоив нанимательницу, рьяно взялась за работу. Однако следователь оказался прав. Действительно, имелись двое свидетелей, утверждавших, будто опознанный девушкой подонок в тот день находился в другом месте. Адвокатесса поговорила с ними. Парни упорно стояли на своём, хотя и немного путаясь в показаниях.

Последняя надежда оставалась на единственного свидетеля — Семёна Гришина. Но молодой человек всячески избегал встреч, не отвечал на звонки. Когда юристу всё же удалось его «поймать», стал уверять, что не разглядел лиц нападавших. А потом и вовсе исчез из города.

Ошарашенная Виктория пыталась с ним связаться через Интернет, но трусливый гад удалил свою страничку. И тогда в девушку словно вселилось что-то злое и жестокое. Она то и дело кричала на мать, била посуду, капризничала, отвечая на любые замечания слезами и истерикой. Возможно Виктория до сих пор жила бы в своей квартире, сгорая в ожидании благотворителей и медленно убивая мать. Но из-за толщины стен, все соседи слышали сцены, частенько разыгрывавшиеся в их квартире. Одна из них, молодая, одинокая женщина, не выдержала. Подождав, пока девушка останется одна, она пришла и высказала всё, что думает о её отвратительном поведении.

Та с удивлением узнала, что мать трудится на двух работах, что из-за дуры-дочери она превратилась в старуху и думает только о неблагодарной дряни, способной лишь отравлять жизнь другим. И надо же такому случиться, что как раз перед визитом разгневанной гостьи со знакомого электронного адреса в ответ на её многочисленные депеши пришёл короткий ответ: «Тебе уже всё равно, а мне ещё жить».

Внимательно выслушав гневную речь соседки, Виктория молча прикрыла дверь, ещё более укрепившись в желании окончательно свести счёты с жизнью. Вот только делать это в квартире неожиданно стало стыдно. Прикатив на кухню, девушка решительно убрала нож в ящик кухонного стола.

С упорством обречённой выбралась из дома, направляясь в сторону реки, где вот уже лет пять неторопливо строили и не могли построить набережную. Вряд ли девушка смогла бы толком объяснить, почему именно туда? Длинный путь почти не остался в памяти, лишь мельком запомнились удивлённые взгляды редких в этот час прохожих.

Последним она увидела хлипкий заборчик из потемневших досок, ширь реки и высокий противоположный берег, густо заросший деревьями, среди которых ярко выделялась белая церковка с золотыми куполами.

Распахнув глаза, Фрея не закричала. Перехвативший горло спазм не давал вздохнуть. С трудом справившись с собой, она заплакала, уткнувшись лицом в густую, противно пахнущую шерсть одеяла. Осознание того, что она оказалась здесь по собственной воле, бросив несчастную, задёрганную мать, жгло раскалённым железом. Девушка застонала, представив, как та мучилась и переживала, обнаружив исчезновение дочери. Как бегала по властям с просьбой отыскать хотя бы тело, как причитала, не в силах даже похоронить её.

Фрею буквально корёжило. Муки совести превратились в настоящую физическую боль. Почему-то показалось, что на свежем воздухе станет легче. Вот только она очень боялась разбудить мирно посапывавшего наставника. Поэтому, когда едва обозначился серый прямоугольник окна, и из тьмы выступили окружающие предметы, девушка выскользнула из хижины, прихватив сложенную на полу одежду. Охватившая тело ночная прохлада, на миг ошеломив, стала успокаивать.